— Это Сен-Дени, — ответил Серж, все поняв. — Я здесь живу, вот в этом доме. — Он кивнул на окна, напротив которых остановил машину.
У Сержа оказалась просторная, довольно комфортабельная квартира. Он явно жил в ней один, по крайней мере без женщины. Уют его гостиной, заставленной невообразимым количеством аппаратуры, придавал, пожалуй, только диван перед телевизором — широкий, с множеством подушек, обитый тканью светло-кофейного цвета.
— Устраивайся поудобнее, — предложил Серж. — Хочешь, приляг, хочешь, сядь по-турецки. В общем, располагайся, как будто пришла не к кому-нибудь, а к себе домой.
Джун улыбнулась и пошла к дивану.
— А я пока приготовлю кофе. — Серж направился к двери, но на пороге приостановился. Или, может, выпьем вина?
Джун села на диван и отрицательно покачала головой. Она с обеда почти ничего не ела и если бы сейчас выпила еще спиртного, то могла бы потерять над собой контроль.
Серж хотел было уйти, но вдруг неожиданно повернулся, подошел к дивану, опустился перед Джун на корточки и, нарочито медленно и осторожно подняв руку, ласково потрепал ее по щеке.
— Я скоро. Не скучай. Если хочешь, включи телевизор или музыку.
Джун ответила ему признательной улыбкой.
Он поднялся и вышел из гостиной.
Дом был насквозь пропитан духом Сержа. Его незримое присутствие ощущалось здесь в каждом предмете, в каждой мелочи.
Очень скоро запахло кофе, и Джун, свободно откинувшаяся на ворсистые подушки, вздохнула и прикрыла глаза. Она знала, что их разговор не окончен, и, устав до чертиков от водоворота мыслей и переживаний, решила немного передохнуть, набраться сил.
Если бы Серж пришел несколькими минутами позднее, она бы уже заснула и проспала, наверное, до самого утра. Но он явился раньше, в тот момент, когда мягкие лапы дремы едва коснулись ее утомленного сознания.
Серж подкатил к дивану сервировочный столик из темного дерева и подмигнул Джун.
— Кофе готов!
Он возобновил беседу только после того, как Джун с удовольствием выпила ароматного, бодрящего напитка из розовой керамической чашечки.
— Итак, мы остановились на самом неприятном, — произнес Серж предельно мягко, как будто разговаривал с пережившим тяжелое потрясение ребенком. — Я прекрасно понимаю, что тебе трудно об этом говорить, но, думаю, мне просто необходимо обо всем знать. — Он обнял Джун за плечи и притянул к себе. — Если ты чувствуешь, что не готова поделиться со мной своими воспоминаниями или просто не хочешь этого, то скажи. Я не обижусь.
Джун ощутила себя маленькой девочкой, твердо знающей, что любую ее проблему с легкостью решат родные люди — мать или отец.
Удивительно, но она не только не чувствовала сейчас, что не готова открыть Сержу душу, а желала этого больше, чем чего бы то ни было.
Поразмыслив, с чего начать, Джун вдруг с небывалой словоохотливостью принялась рассказывать ему обо всем, начиная с первых полученных от Филипа тумаков.
Серж слушал ее не перебивая, лишь сильнее прижимал к себе в те моменты, когда на глаза молодой женщины наворачивались слезы или когда ее голос, прерываемый очередным приступом отчаяния, вдруг замолкал. Только по ходящим на его скулах желвакам Джун догадывалась, что он сильно нервничает.
Из нее в этот странный вечер вышла, наверное, без остатка вся та нестерпимая боль, которую два с половиной года она носила в себе, пряча глубоко в душе.
Выслушав до конца ее печальный рассказ, Серж сжал в кулак пальцы здоровой руки.
— Думаешь, твой брат достаточно врезал этому подонку?
Джун вскинула руки и быстро замотала головой.
— Только ничего не затевай, очень тебя прошу! Эта история давно осталась в прошлом. Да и Роланд у меня не из слабаков. — Она доверчиво прильнула к нему, как ласковая кошка к любимому хозяину. Затем немного отстранилась, посмотрела на его шею и едва дотронулась губами до ужасного шрама. — Ты и так уже навоевался, — пробормотала она ласково. — Хватит.
Пусть хотя бы эти раны заживут.
Серж осторожно взял ее за подбородок и произнес, пристально глядя ей в глаза:
— Я не терплю, когда бьют женщин, а твоего обидчика готов в порошок стереть, понимаешь? Плевать мне на мои раны, они в сравнении с твоими не значат ровным счетом ничего.
Джун овладело безумное желание остановить его, оградить от новой беды.
— Умоляю, не делай этого! — произнесла она, задыхаясь от волнения. — Пообещай, что просто забудешь о Филипе, вычеркнешь его из памяти.
— Забыть о нем я не смогу никогда, — произнес Серж жестко.
— Тогда не думай о нем! Выброси из головы мысли о мести! — воскликнула Джун, чуть не плача.
— Хорошо-хорошо, успокойся, — торопливо утешил ее Серж. — А почему ты… — Он замолчал, пытливо вглядываясь в зеленую глубину ее встревоженных глаз. — Почему ты так боишься за него? Все еще… любишь?
В первый момент Джун показалось, что она ослышалась. Ей и в голову не могло прийти, что Серж поймет ее настолько превратно. Она моргнула, затем неожиданно рассмеялась.
— Люблю? Да ты что! Та моя любовь прошла, осталась где-то далеко, в этом я даже не сомневаюсь. А боюсь я вовсе не за Филипа, а за тебя, дурачок.
Они долго смотрели друг другу в глаза не моргая, потом, не сговариваясь, одновременно потянулись друг к другу губами. Соединивший их жаркий поцелуй оказался сродни целительному бальзаму, пролившемуся на раны в их сердце.
Джун подумала, что ради этого перетерпела бы и большие невзгоды, преодолела бы и более серьезные испытания. У нее возникло ощущение, будто она бесконечно долго плыла по бескрайнему бушующему океану в крошечной шлюпке и наконец-то достигла спасительного берега.